Искать произведения  search1.png
авторов | цитаты | отрывки

Переводы русской литературы
Translations of Russian literature


Глава 37


В которой рассказывается, каким хитрым способом Санчо околдовал сеньору Дульсинею


Едва бакалавр скрылся из виду и Дон Кихот остался вдвоем с Санчо Пансой, как Росинант начал ржать, а осел реветь. Рыцарь и оруженосец приняли это за счастливейшее предзнаменование. Но, если говорить правду, рев осла раздавался гораздо громче, чем ржание клячи, и Санчо заключил отсюда, что ему больше посчастливится, чем его господину. Однако он не решался высказать вслух свое предположение. Некоторое время оба — рыцарь и оруженосец — ехали молча, наконец Дон Кихот прервал молчание и сказал:

— Друг мой Санчо, я надеюсь, что завтра мы доберемся до Тобосо. Ты ведь знаешь, что я решил побывать там прежде, чем пуститься на поиски новых приключений. Там получу я напутствие от несравненной Дульсинеи. А с этим напутствием я, конечно, выйду победителем из любого опасного приключения, ибо ничто на этом свете не внушает странствующему рыцарю такой отваги, как благосклонность его дамы.

— Я тоже так думаю, — ответил Санчо, — однако я сомневаюсь, чтобы ваша милость могла увидеться с ней в таком месте, где можно было бы получить от нее благословение; разве что она пошлет вам его через стенку скотного двора: именно там мне довелось ее увидеть, когда я принес ей письмо с описанием безумств вашей милости в горах Сиерра-Морены.

— Неужели же то место, где ты видел несравненную, превышающую всякие восхваления красавицу, показалось тебе скотным двором! — воскликнул возмущенный Дон Кихот. — Ты ошибся, Санчо, — то были галереи, балконы, портики ее пышного королевского дворца.

— Может быть, и так, ваша милость, — ответил Санчо Панса, — возможно, это были галереи, только мне они показались скотным двором, если память мне не изменяет.

— И все же мы поедем туда, Санчо! — сказал Дон Кихот. — Где бы я ее ни увидел — в окне ли, у стены, через щель или садовую решетку, — все равно: пусть только маленький луч солнца ее красоты достигнет моих очей, тотчас же ум мой прояснится, дух окрепнет, и тогда никто не сравнится со мной ни умом, ни храбростью.

— Сказать по правде, сеньор, — возразил Санчо, — когда я увидел это солнце — сеньору Дульсинею Тобосскую, — оно было не особенно ярко и не испускало никаких лучей, должно быть, оттого, что ее милость просеивала зерно и густая пыль заволакивала ее, словно облаком.

— Значит, ты, Санчо, продолжаешь стоять на своем и утверждаешь, что сеньора Дульсинея просеивала зерно, — сказал Дон Кихот. — Подобная работа совсем не подходит знатным и благородным особам, ибо они созданы и предназначены для других занятий. Вспомни стихи нашего поэта, где повествуется о том, каким трудам предавались в своих хрустальных дворцах четыре нимфы! Они расшивали золотом, шелком и жемчугом драгоценные ткани! Вероятно, таким же делом занималась и моя сеньора, когда ты ее увидел, если только злой волшебник, завидующий моим подвигам, не превратил высокого отрадного видения в низменное и отталкивающее. Боюсь, как бы и в истории моих деяний автор, позавидовав моей славе, не подменил одних событий другими и, рассказывая о моих подвигах, не примешал бы к истине тысячи нелепых и постыдных выдумок. О зависть, корень бесконечных бедствий, червь, гложущий добродетель!

— Признаться, и я боюсь того же, — ответил Санчо. — Думается мне, что в книжке, о которой говорил бакалавр Карраско, мою честь шпыняют словно упрямого борова, который норовит свернуть с дороги в сторону. А между тем я ни про одного волшебника не говорил ничего дурного, да и богатств таких у меня нет, чтобы мне можно было позавидовать. Что греха таить, я человек себе на уме и капельку плутоват, но все это прикрыто широким плащом моего природного простодушия. А впрочем, пусть себе говорят, что хотят. Я и фиги не дам за все, что людям вздумается про меня рассказывать.

— Однако, Санчо, — возразил Дон Кихот, — желание славы никогда не угасает в нас. Как ты думаешь, что заставило Горация72 броситься в полном вооружении с моста в глубины Тибра? Почему Муций сжег себе руку?73 Что побудило Цезаря перейти Рубикон?74 Все это деяния, порожденные жаждой славы, в которой смертные видят высшую награду и путь к бессмертию. Но, устремляясь к славе, мы не должны переступать границы чести и добродетели. Поражая великанов, мы должны истреблять гордость, великодушием побеждать зависть, самообладанием преодолевать гнев, воздержанностью к пище бороться со склонностью к обжорству, неустанными скитаниями — с леностью. Вот в чем, Санчо, можно снискать себе высшие похвалы, всегда сопутствующие доброй славе.

— Все это так, ваша милость, — возразил Санчо. — Но я попросил бы вашу милость разрешить одно мое сомнение.

— В добрый час, — сказал Дон Кихот. — Говори, я тебе отвечу, как смогу.

— Скажите, мой сеньор, — начал Санчо, — что важнее: убить великана или воскресить мертвого?

— Конечно, воскресить мертвого, — ответил Дон Кихот.

— Тут я вас и поймал!! — воскликнул Санчо. — Итак, воскрешать мертвых, исцелять слепых и хромоногих, возвращать здоровье больным — значит совершать такие деяния, перед славой которых меркнет слава величайших подвигов всех странствующих рыцарей на свете.

— Я вполне с тобой согласен, — ответил Дон Кихот. — Но какой же вывод отсюда ты хочешь сделать?

— А такой, — возразил Санчо, — что нам с вами нужно сделаться святыми. Тогда уж мы наверное достигнем доброй славы, к которой мы стремимся. Знаете ли, сеньор, — вчера или третьего дня произвели в святые двух нищих монахов. И вот теперь считается большим счастьем прикоснуться к железным цепям, которыми они опоясывались. Эти цепи теперь в большем почете, чем меч самого Роланда. Так что, мой сеньор, куда выгоднее быть смиренным монахом любого ордена, чем странствующим рыцарем.

— Вот это верно, — ответил Дон Кихот, — но не все могут быть монахами. К тому же рыцарство также религиозный орден, и среди рыцарей есть святые.

— Неужто? — сказал Санчо. — Однако я слышал, что монахов на небе больше, нежели странствующих рыцарей.

— А это потому, что монахов больше, чем рыцарей.

В таких-то поучительных беседах наши друзья провели весь вечер и следующий день. На закате открылся перед ними великий город Тобосо. При виде его Дон Кихот обрадовался, а Санчо, напротив, опечалился, ибо не знал, как ему быть. Итак, оба были взволнованы: один — оттого, что жаждал увидеть свою даму, другой — опасаясь, чтобы не открылся его обман. Однако, к великой радости Санчо, Дон Кихот решил не въезжать в город до наступления ночи; и в ожидании темноты они расположились в дубовой роще близ Тобосо. Ровно в полночь Дон Кихот и Санчо покинули рощу и въехали в селение, которое было погружено в мирное молчание, ибо все жители спали после дневных трудов.

Только собаки оглушали сердитым лаем Дон Кихота и смущали мужество Санчо. Время от времени ревел осел, хрюкали свиньи, мяукали коты, — и эти разнообразные звуки казались еще громче среди ночного безмолвия. Наш влюбленный рыцарь почел это дурным предзнаменованием, но тем не менее сказал Санчо:

— Ну, братец Санчо, веди меня ко дворцу Дульсинеи. Кто знает, быть может, она уже проснулась.

— В какой это дворец вас вести, черт меня побери?! — ответил Санчо. — Я видел ее величество не во дворце, а в крохотном домишке.

— Значит, — сказал Дон Кихот, — в ту пору она удалилась в малые покои своего замка и отдыхала там со своими придворными дамами, как это водится среди знатных сеньор и принцесс.

— Сеньор, — заявил Санчо, — уж если вам так хочется, чтобы домишко сеньоры Дульсинеи был роскошным замком, я не стану с вами спорить. Пусть будет так, как вашей милости угодно. Но неужели же ворота замка могут быть открыты в такой час? А если мы подымем стук, так переполошим и поднимем на ноги все селение.

— Прежде всего веди меня ко дворцу, — ответил Дон Кихот, — а тогда, Санчо, я тебе скажу, что нам следует делать. Да взгляни-ка, Санчо, вон там виднеется огромное здание: я не сомневаюсь, что это и есть дворец Дульсинеи.

— Ну, так ступайте вперед, ваша милость, — проворчал Санчо. — Кто его знает, может, оно так и есть. Что до меня, то я, если даже и увижу этот дворец собственными глазами и дотронусь до него собственными руками, все равно — я поверю в него не больше, чем тому, что сейчас день.

Дон Кихот повел Санчо. Но, подойдя к темному зданию, они разглядели высокую башню и сразу же догадались, что перед ними не дворец, а церковь. Тогда Дон Кихот сказал:

— Мы наткнулись на церковь, Санчо.

— Вижу, — отвечал тот, — дай-то бог, чтобы мы не наткнулись на нашу могилу, ибо это плохая затея — бродить по церковным кладбищам в такое время. Но, помнится мне, я уже говорил вашей милости, что дом нашей сеньоры находится в улочке, кончающейся тупиком.

— Чтобы тебя бог покарал, болван! — вскричал Дон Кихот. — Где же ты видел, чтобы замки и дворцы строились в улочках с тупиками?

— Сеньор, — ответил Санчо, — в каждой стране свой обычай: может быть, здесь, в Тобосо, принято строить дворцы и другие великолепные здания в переулках. Поэтому, ваша милость, позвольте мне поискать по улочкам и переулкам тут поблизости: возможно, что в каком-нибудь закоулке я и натолкнусь на этот проклятый дворец, чтоб его собаки съели!

— Как смеешь ты так непочтительно выражаться! — воскликнул с гневом Дон Кихот. — Обо всем, что относится к моей даме, ты обязан говорить с полным уважением.

— Постараюсь, ваша милость, — ответил Санчо, — но как же мне не потерять терпения, если вы требуете, чтобы я с одного раза запомнил, где стоит дом нашей хозяйки, да еще смог отыскать его в полночь. Ведь сами вы видели его сто тысяч раз, однако же не можете найти к нему дорогу!

— Ты доведешь меня до отчаяния, Санчо, — сказал Дон Кихот. — Иди-ка сюда, мошенник, не говорил ли я тебе тысячу раз, что я никогда не видал несравненной Дульсинеи и что нога моя никогда не переступала порога ее дворца? Я влюбился в нее только по слухам, ибо об уме и красоте ее гремит повсюду слава.

— А коли так, — ответил Санчо, — то и я признаюсь вашей милости: если вы, сеньор мой, ее никогда не видели, так и я тоже не видел.

— Не может этого быть! — вскричал Дон Кихот. — Ведь ты же принес мне ответ на то письмо, которое я послал с тобой. Да еще подробно рассказывал, как она просеивала зерно и что дала тебе на прощание.

— Это не так уж важно, сеньор, — ответил Санчо, — должен сознаться, что я и видел ее и ответ вам принес тоже только по слухам.

— Санчо, Санчо, — сказал Дон Кихот, — для шуток нужно уметь находить время, иначе они кажутся глупыми и неуместными. Пускай я никогда не виделся и не разговаривал с владычицей моей души. Но для чего тебе говорить, будто и ты тоже не виделся и не разговаривал с нею? Ведь ты знаешь, что это прямая ложь.

В то время как они беседовали, мимо проходил какой-то человек с двумя мулами, за которыми волочился плуг.

По этому плугу наши друзья заключили, что прохожий — крестьянин и что поднялся он до рассвета, торопясь отправиться на работу. Крестьянин шел, напевая романс:

Плохо вам пришлось, французы,
В Ронсевальском славном деле.

— Умри я на этом месте, Санчо, — сказал Дон Кихот, услышав песню, — а только сегодняшнею ночью с нами случится что-то хорошее. Слышишь, что поет этот поселянин?

— Слышать-то слышу, — ответил Санчо, — но не могу взять в толк, что общего между нашими делами и битвой в Ронсевале?

В эту минуту крестьянин поравнялся с ними, и Дон Кихот спросил его:

— Да пошлет вам бог удачи, добрый человек, не могли бы вы мне сказать, где тут находится дворец несравненной принцессы Дульсинеи Тобосской?

— Сеньор, — ответил парень, — я нездешний: всего несколько дней, как я живу в этом селе у здешнего богатого землевладельца. Но в доме напротив живут местный священник и пономарь; один из них, а то и оба, смогут дать вашей милости все справки насчет этой сеньоры принцессы, — ведь у них в книгах записаны все жители Тобосо. Однако мне сдается, что здесь нет ни одной принцессы. Впрочем, и то сказать: тут проживает немало важных дам, а ведь каждая женщина в своем доме может чувствовать себя принцессой.

— Должно быть, одна из этих важных дам и есть та принцесса, о которой я тебя спрашиваю, дружок, — сказал Дон Кихот.

— Возможно, — ответил парень, — и на этом прощайте: ведь уже светает.

И он погнал своих мулов, не дожидаясь дальнейших расспросов.

А Санчо, видя, что господин его озадачен и недоволен, сказал:

— В самом деле, сеньор, уже светает. Неблагоразумно нам дожидаться наступления дня посреди улицы. Не лучше ли выехать из города? Ваша милость спрячется в одной из ближайших рощ, а я вернусь сюда днем и стану шарить по всем закоулкам, пока не найду дом, дворец или замок нашей госпожи. Если не найду, — ну, значит, такова моя горькая судьба, а найду, так скажу ее милости, что вы в Тобосо и ждете разрешения повидать ее.

— Санчо, — воскликнул Дон Кихот, — тебе удалось в немногих словах выразить тысячу мыслей! С величайшей готовностью принимаю твой совет. Итак, сынок, едем в лес. Я останусь там, а ты вернешься в город, разыщешь мою сеньору и поговоришь с ней. От ее ума и любезности я жду самых чудесных милостей.

Выехав из Тобосо, Дон Кихот и Санчо милях в двух от селения нашли укромную рощицу. Тут Дон Кихот остановился и велел Санчо вернуться в селение и не являться к нему на глаза до тех пор, пока он не отыщет сеньору Дульсинею и не передаст ей, что плененный ею рыцарь умоляет о свидании и просит благословить на предстоящие ему великие и трудные подвиги. Санчо пообещал исполнить эти поручения и принести ему такой же благоприятный ответ, как и в прошлый раз.

— Ступай же, сынок, — сказал Дон Кихот, — и не смущайся, если красота этой дамы ослепит глаза твои. О счастливейший из всех оруженосцев на свете. Запомни все подробности твоего свидания с несравненной Дульсинеей. Обрати внимание, переменится ли она в лице в то время, как ты будешь передавать мои поручения; взволнуется и смутится ли, услышав мое имя. Если она будет сидеть на богатом возвышении, утопая в подушках, как подобает ее величию, то обрати внимание, не приподнимется ли она от беспокойства; если она будет стоять, посмотри, не переступит ли она с ноги на ногу. Заметь, повторит ли она свой ответ два или три раза, поднимет ли свою божественную руку, чтобы оправить волосы, хотя бы они и были в полном порядке; словом, сынок, запомни все ее движения и поступки, ибо, если ты опишешь мне все, как было, я по этим признакам узнаю, что скрыто в тайниках ее сердца и как относится она к моей любви. Иди же, друг мой, и да будет судьба твоя счастливее моей.

— Иду и скоро вернусь, — сказал Санчо, — а вы, ваша милость, постарайтесь успокоить ваше сердечко. Оно у вас, должно быть, так сжалось, что стало не более ореха. Вспомните-ка пословицы: смелость побеждает злую судьбину, а у кого нет сала, у того нет и крюка, чтоб его подвесить; еще говорится: заяц выскакивает, когда меньше всего ожидаешь. Говорю я это к тому, что ночью нам трудно было отыскать дворцы и замки нашей сеньоры, зато уж днем — ручаюсь — я их найду. А раз найду, то уж поговорить с нею как следует наверное сумею.

Сказав это, Санчо повернул своего серого и погнал его во всю прыть, а Дон Кихот, не слезая с Росинанта, оперся на свое копье и погрузился в грустные размышления. А Санчо, выехав из рощи, оглянулся во все стороны и, убедившись, что Дон Кихота больше не видно, спрыгнул с седла. Затем он уселся у подножия тенистого дерева и принялся рассуждать сам с собой:

— Ну, теперь скажи-ка мне, братец Санчо, куда ваша милость едет? Уж не собираешься ли ты искать осла, которого потерял? — Нет, конечно. — Так что же ты ищешь? — Я еду на поиски принцессы столь прекрасной, что, по словам моего господина, она подобна солнцу и всем небесным светилам, вместе взятым. — И где же ты думаешь ее найти, Санчо? — Где? В великом городе Тобосо. — Ну, ладно, а кто поручил тебе ее искать? — Знаменитый рыцарь Дон Кихот Ламанчский, который восстанавливает справедливость, кормит жаждущих и поит голодных. — Все это отлично. А знаешь ли ты, Санчо, где ее дом? — Мой господин говорит, что живет она в королевском дворце, в пышном замке. А замок этот стоит в Тобосо. — Ну, а если жители Тобосо, узнав, что ты ищешь неведомый дворец и неведомых принцесс, сокрушат тебе ребра и не оставят во всем твоем теле ни одной целой косточки? И как ты думаешь, не будут ли они правы, отделав тебя под орех? — Без сомнения, будут вполне правы. Конечно, они должны принять во внимание, что я всего-навсего посланец:

Вы гонцом сюда явились, —
Нет вины на вас, мой друг.

— Однако не очень-то полагайся на это, Санчо, ибо ламанчцы столь же раздражительны, сколь и честны, и терпеть не могут, когда над ними смеются. Видит бог, если они тебя выведут на чистую воду, тебе несдобровать. — Чур меня, чур! Греми, греми, гром, да не над моим домиком! И что это меня дернуло ради чужого удовольствия искать у кота пятой ноги? Уж сам дьявол, не иначе, как дьявол, впутал меня в эту историю!

Долго беседовал сам с собою Санчо, пока не принял следующего благоразумного решения:

— Ну, ладно, — сказал он сам себе, — все на свете можно исправить, кроме смерти, под ярмом которой всем нам придется пройти в конце нашей жизни. Все говорит о том, что мой господин сумасшедший, которого следует связать, да и я ни в чем ему не уступаю. Я еще безумнее его, так как по доброй воле служу ему, а ведь правду говорят пословицы: скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу тебе, кто ты, и не в том суть, от кого ты родился, а с кем ты пасешься. Итак, он сумасшедший и постоянно видит то, чего на самом деле нет: белое считает черным и черное белым, — стоит только вспомнить, как принимал он ветряные мельницы за великанов, поповских мулов — за верблюдов, а стада баранов — за неприятельские войска. А если так, то нетрудно будет его уверить, что первая крестьянка, которая попадется мне на глаза, и есть сеньора Дульсинея. Если он не поверит, я поклянусь; если он сам станет клясться, я снова поклянусь; он станет возражать, а я еще тверже буду стоять на своем. Быть может, он рассердится на мое упорство и не станет больше посылать меня с такими поручениями. А вернее всего, он подумает, что какой-нибудь злой волшебник превратил его красавицу в крестьянку.

Эти размышления успокоили душу Санчо, и он решил, что дело его уже сделано. Он просидел под деревом до вечера, чтобы Дон Кихот не сомневался, что он действительно был в Тобосо. А как раз в ту минуту, когда он уже собирался сесть на серого, он увидел трех крестьянок, ехавших из Тобосо на ослах или на ослицах. Санчо тотчас же поспешил к своему господину, который продолжал вздыхать и разливаться в любовных жалобах. Завидев своего оруженосца, Дон Кихот сказал:

— Ну что, друг мой Санчо, каким камушком отметить мне этот день — белым или черным?.

— Да уж лучше, — ответил Санчо, — отметьте его, ваша милость, красным, подобно тому, как студенты в Саламанке отмечают красными буквами прославившихся профессоров…

— Значит, — сказал Дон Кихот, — ты принес хорошие вести!

— Самые лучшие! — ответил Санчо. — Вашей милости остается только пришпорить Росинанта и поспешить навстречу сеньоре Дульсинее Тобосской, которая с двумя прислужницами едет на свидание с вашей милостью.

— Боже милосердный! — воскликнул Дон Кихот. — Что говоришь ты, друг Санчо? Смотри, не обманывай меня и не пытайся ложной радостью облегчить мою неподдельную печаль.

— Да какой мне прок обманывать вашу милость? — возразил Санчо. — Ведь вы тут же можете проверить, лгу ли я. Пришпорьте коня да поезжайте за мной. Вы увидите нашу госпожу принцессу в убранстве, достойном ее величия. И она и ее прислужницы так и горят золотом, жемчужными нитями, алмазами, рубинами и парчовыми тканями; волосы их распущены по плечам и сияют, как лучи солнца. А едут они на белых разноходцах, лучше которых на свете не сыщешь.

— Ты хочешь сказать — на иноходцах, Санчо?

— Разница невелика — разноходцы или иноходцы, — возразил Санчо, — но на чем бы они ни ехали, а только более изящных дам еще не бывало на свете. Особенно прекрасна принцесса Дульсинея: от одного взгляда на нее можно с ума сойти.

— Поедем, друг Санчо, — ответил Дон Кихот. — В награду за эти нежданные добрые вести я отдам тебе лучший трофей, который захвачу в первом же приключении. А если этого тебе недостаточно, я жалую тебе жеребят, которые родятся от трех моих кобыл, — ты ведь знаешь, что они скоро должны ожеребиться.

— Мне больше нравятся жеребята, — сказал Санчо, — так как я не очень уверен, что трофеи, которые вы захватите в первом приключении, будут довольно хороши.

Они выехали из леса и увидели трех крестьянок. Дон Кихот тщательно оглядел всю тобосскую дорогу и, не заметив никого, кроме этих крестьянок, встревоженным голосом спросил у Санчо, твердо ли уверен его оруженосец в том, что Дульсинея со своими спутницами выехала из города.

— Выехала из города! — воскликнул тот. — О чем вы говорите, сеньор? Да что, у вашей милости глаза на затылке, что ли? Как же вы не видите, что это они и есть и что едут прямо нам навстречу, сияя, точно солнце в полдень?

— Я вижу только трех крестьянок верхом на трех ослах, Санчо, — ответил Дон Кихот.

— Господи, спаси нас от дьявольского наваждения! — сказал Санчо. — Как же это может быть, чтобы три иноходца, белые, словно только что выпавший снег, казались вашей милости ослами? Господи помилуй, да я готов себе бороду вырвать, коли это правда.

— Говорю тебе, друг Санчо, — возразил Дон Кихот, — что перед нами ослы или ослицы. Это так же верно, как то, что я Дон Кихот, а ты Санчо Панса.

— Замолчите, сеньор, — сказал Санчо, — не говорите таких слов, протрите лучше глаза и поспешите приветствовать владычицу ваших мыслей, — она уж совсем близко.

С этими словами Санчо подъехал к крестьянкам и, спешившись, схватил за уздечку осла одной из них. Упав на колени, он сказал:

— Королева, принцесса и герцогиня красоты, да соблаговолит ваша сиятельнейшая светлость оказать благосклонность плененному вами рыцарю. Ослепленный вашей красотой, он оцепенел и стоит неподвижно подобно мраморному изваянию. Я — его оруженосец, Санчо Панса, а он сам — блуждающий рыцарь Дон Кихот Ламанчский, по прозванью рыцарь Печального Образа.

Тут и Дон Кихот опустился на колени рядом с Санчо. Широко раскрыв помутневшие глаза, смотрел он на ту, кого Санчо называл сеньорой и королевой. Увы! Перед ним была всего-навсего простая крестьянская девушка, довольно некрасивая, круглолицая, курносая, не очень чисто одетая. Бедный рыцарь был жестоко разочарован, однако не решался произнести ни слова. Девушка же, разинув рот, смотрела на коленопреклоненных рыцаря и оруженосца, не понимая, чего хотят он нее эти странные люди. Только одно было ей ясно: эти чудаки преградили им дорогу. Поэтому она резко и сердито закричала:

— Не загораживайте, анафемы, дороги и сейчас же пропустите нас. Мы торопимся.

На это Санчо ответил:

— О принцесса и верховная владычица Тобосо! Неужели великодушное ваше сердце не смягчится, видя, с каким смирением склонил колени перед вашей милостью сей знаменитейший из странствующих рыцарей?

Услышав эти слова, другая крестьянка сказала:

— Полюбуйтесь, пожалуйста, как эти господчики издеваются над деревенскими девушками. Берегитесь, сеньоры! А не то вам не поздоровится от наших шуток! Ступайте своей дорогой и оставьте нас в покое.

— Встань, Санчо, — сказал тут Дон Кихот. — Я вижу, что судьба еще не насытилась моими несчастиями и что для бедной души моей отрезаны все пути к радости. А ты, высочайшая добродетель, о какой только можно мечтать, — продолжал он, обращаясь к первой крестьянке, — ты единственная отрада обожающего тебя опечаленного сердца, знай, что по воле злого волшебника, преследующего меня, мрачная пелена опустилась на мои глаза, и зловещий туман окутал их, и вместо твоего несравненного по красоте лица я вижу только лицо бедной крестьянки. Но все же молю тебя — взгляни на меня нежно и влюбленно. Взгляни: смиренно, на коленях стою я перед тобою. Неужели же ты не веришь моей безмерной и покорной преданности и любви?

— Рассказывайте это моему дедушке! — закричала крестьянка. — Очень мне нужны ваши дерзкие заигрывания! Ступайте прочь, не загораживайте дорогу — честью прошу.

Санчо отошел в сторону, пропустил крестьянку и был радехонек, что его затея так благополучно кончилась. А зачарованная Дульсинея изо всех сил ударила своего «разноходца» палкой и погнала его по полю. Однако ослица от боли принялась лягаться и сбросила свою хозяйку на землю. Увидев это, Дон Кихот кинулся ее поднимать, а Санчо поймал ослицу и стал поправлять седло. Когда подпруга была подтянута, наш идальго собрался было взять на руки свою принцессу и посадить ее на седло, но сеньора избавила его от этого труда: поднявшись с земли, она разбежалась, уперлась обеими руками в круп ослицы и легче сокола вскочила к ней на спину. Тогда Санчо сказал:

— Клянусь святым Роке, наша госпожа легче кречета. Она могла бы поучить верховой езде самых ловких кордуанцев или мексиканцев! Одним махом перелетела через заднюю луку седла, а теперь без шпор погнала своего иноходца, как зебру, да и прислужницы от нее не отстают, — ишь как они помчались, словно ветер.

Санчо говорил правду, потому что две другие крестьянки, увидев, что Дульсинея вскочила на седло, помчались во всю прыть.

Дон Кихот проводил их глазами, а когда они скрылись, обратился к Санчо и сказал:

— Подумай только, Санчо, до чего доходит коварство и ненависть волшебников: они лишили меня радости лицезреть мою сеньору во всей ее красоте и прелести. Воистину, я родился, чтобы служить примером всем несчастливцам на свете и чтобы стать мишенью для самых острых стрел злой судьбы. Заметь, Санчо, эти предатели не удовольствовались тем, что околдовали мою Дульсинею, — нет, им понадобилось придать ей образ грубой крестьянки. Она утратила даже то благоухание, которое свойственно высокородным сеньорам. Ибо, по правде говоря, когда я подошел к Дульсинее, чтобы подсадить ее на иноходца, то от нее так сильно пахнуло чесноком, что я чуть не задохся.

— Какие мерзавцы! — воскликнул Санчо. — Ах, зловредные и злокозненные волшебники, взять бы вас всех под жабры да и нанизать на нитку, словно сардинки. О негодяи! Как злобно насмеялись вы над моим господином! Вы превратили для него алмазные очи моей сеньоры в чернильные орешки, а волосы чистейшего золота — в щетину бычьего хвоста! Вы исказили прелестные черты ее лица, но этого вам показалось мало. Благоухание амбры, что от нее исходит, вы превратили в отвратительный запах чеснока. А между тем, клянусь, перед нами была первейшая красавица на свете.

— Верю тебе, друг мой, — сказал Дон Кихот, — ибо природа одарила Дульсинею совершенной красотой. Однако скажи мне, Санчо, на ее иноходце было простое седло или седло со спинкой?

— Да нет же, — ответил Санчо, — это было великолепное седло с короткими стременами и богатой дорожной попоной, стоимостью не менее полцарства.

— И я всего этого не видел! — горестно воскликнул Дон Кихот. — Повторяю и повторю тысячу раз, Санчо, что я несчастнейший из смертных.

А плут Санчо с трудом удерживался от смеха, слушая сумасбродные речи господина, которого он так ловко одурачил. Наконец, несколько успокоившись, они сели на своих скакунов и направились в Сарагосу. Дон Кихот рассчитывал принять участие в торжественных празднествах, которые ежегодно устраиваются в этом славном городе. Однако, как читатель увидит ниже, множество великих и невиданных приключений помешали нашим путникам попасть туда.


72 Гораций бросился в Тибр. Публий Гораций Коклес — легендарный римский герой. Когда в 507 году до нашей эры этруски напали на Рим, он спас город тем, что в течение долгого времени один оборонял мост через Тибр, не пропуская врага в город. Наконец римлянам удалось разрушить арку моста позади Горация. Только тогда Гораций решил покинуть свой пост, бросился в реку и под градом камней и стрел, раненный, добрался до берега.

73 Муций сжег себе руку. Когда — гласит предание — этрусский король Порсена осадил Рим, римский сенат послал в лагерь противников воина Кая Муция с поручением убить короля. По ошибке Муций вместо короля убил какого-то писца. Его схватили, привели к королю и угрожали пыткой и казнью. В доказательство, что он ничего не боится, Муций положил правую руку на огонь жертвенника и, не дрогнув, смотрел, как она обгорает. Это неслыханное мужество так поразило Порсену, что он отпустил Муция и, устрашенный его словами, будто триста римских юношей поклялись убить короля, поспешил заключить с Римом мир и снять осаду.

74 Цезарь перешел Рубикон. Рубикон — небольшая река в Северной Италии, впадающая в Адриатическое море. В древности она служила границей между собственно Италией и Итальянской Галлией. Ни один полководец не мог переправиться через эту реку без разрешения римского сената. Когда сенат, встревоженный необычайной популярностью Цезаря, задумал лишить его командования над галльскими легионами, тот с небольшим отрядом поспешил в Италию. Подойдя к Рубикону, Цезарь переправился через него и двинулся на Рим, что было равносильно объявлению войны сенату. Это безумно смелое предприятие закончилось успехом. Римские войска переходили на его сторону, и он торжественно вступил в Рим, сделавшись полновластным диктатором Италии.


Глава 37, в которой рассказывается, каким хитрым способом Санчо околдовал сеньору Дульсинею
Роман «Дон Кихот» М. де Сервантес

« Глава 36

Глава 38 »





Искать произведения  |  авторов  |  цитаты  |  отрывки  search1.png

Читайте лучшие произведения русской и мировой литературы полностью онлайн бесплатно и без регистрации, без сокращений. Бесплатное чтение книг.

Книги — корабли мысли, странствующие по волнам времени и бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению.
Фрэнсис Бэкон

Без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слова, ни многосторонней шири понимания; Гёте и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века.
Александр Герцен



Реклама